Skip to main content
Home

Записки из подполья

This is a part of the list of read books which I maintain. See all of them. You can only find here a blob of notes from the book itself and some thoghts on them. More often than not the actual book is more useful than what you can see here.


Title: Записки из подполья
Author: Fyodor Dostoyevsky

Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю наверно, что у меня болит.

Я был груб и находил в этом удовольствие. Ведь я взяток не брал, стало быть, должен же был себя хоть этим вознаградить.

У меня пена у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку, дайте мне чайку с сахарцем, я, пожалуй, и успокоюсь.

А впрочем, уверяю вас, что мне все равно, если и кажется...

Я не только злым, но даже и ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым.

Да-с, умный человек девятнадцатого столетия должен и нравственно обязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером, деятель, существом по преимуществу ограниченным.

Это сорокалетнее мое убеждение. Мне теперь сорок лет, а ведь сорок лет это вся жизнь; ведь это самая глубокая старость.

Я всем старцам это в глаза скажу, всем этим почтенным старцам, всем этим сребровласым и благоухающим старцам! Всему свету в глаза скажу!

А впрочем: о чем может говорить порядочный человек с наибольшим удовольствием? Ответ: о себе.

Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если б случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад.

Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения.

без вины виноват и, так сказать, по законам природы.

Потому, во-первых, виноват, что я умнее всех, которые меня окружают. (Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился.

Ведь их как обхватит, положим, чувство мести, так уж ничего больше во всем их существе на это время и не останется, кроме этого чувства.

Для них стена не отвод, как например для нас, людей думающих, а следственно, ничего не делающих; не предлог воротиться с дороги, предлог, в который наш брат обыкновенно и сам не верит, но которому всегда очень рад.

Он глуп, я в этом с вами не спорю, но, может быть, нормальный человек и должен быть глуп, почему вы знаете? Может быть, это даже очень красиво.

Я, может быть, еще сам-то жалею, что в мою жизнь мало роздал пощечин.

так уж так и принимай, нечего делать-то, потому дважды два математика. Попробуйте возразить.

Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся?

Ха-ха-ха! да вы после этого и в зубной боли отыщете наслаждение! вскрикнете вы со смехом.

а так, как человек тронутый развитием и европейской цивилизацией стонет, как человек, «отрешившийся от почвы и народных начал»,

«Дескать, я вас беспокою, сердце вам надрываю, всем в доме спать не даю. Так вот не спите же, чувствуйте же и вы каждую минуту, что у меня зубы болят. Я для вас уж теперь не герой, каким прежде хотел казаться, а просто гаденький человек, шенапан.

Разве сознающий человек может сколько-нибудь себя уважать?

Ну разве можно, разве можно хоть сколько-нибудь уважать себя человеку, который даже в самом чувстве собственного унижения посягнул отыскать наслаждение?

деятели потому и деятельны, что они тупы и ограничены.

они вследствие своей ограниченности ближайшие и второстепенные причины за первоначальные принимают, таким образом скорее и легче других убеждаются, что непреложное основание своему делу нашли, ну и успокоиваются; а ведь это главное.

Ведь чтоб начать действовать, нужно быть совершенно успокоенным предварительно, и чтоб сомнений уж никаких не оставалось.

Я упражняюсь в мышлении, а следственно, у меня всякая первоначальная причина тотчас же тащит за собою другую, еще первоначальнее, и так далее в бесконечность.

Но что же делать, если прямое и единственное назначение всякого умного человека есть болтовня, то есть умышленное пересыпанье из пустого в порожнее.

Вопрос: кто такой? Ответ: лентяй;

и бросались на другую дорогу, на риск, на авось,

А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного?

И что такое смягчает в нас цивилизация? Цивилизация выработывает в человеке только многосторонность ощущений и... решительно ничего больше.

человек еще, пожалуй, дойдет до того, что отыщет в крови наслаждение.

Замечали ли вы, что самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа,

Говорят, Клеопатра (извините за пример из римской истории) любила втыкать золотые булавки в груди своих невольниц и находила наслаждение в их криках и корчах.

делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы.

Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко.

Ведь глуп человек, глуп феноменально.

И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения?

так что мы и действительно хотеть будем по этой табличке.

И хоть жизнь наша в этом проявлении выходит зачастую дрянцо, но все-таки жизнь, а не одно только извлечение квадратного корня.

Рассудок знает только то, что успел узнать

Господа, положим, что человек не глуп.

чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории,

Дважды два и без моей воли четыре будет. Такая ли своя воля бывает!

Но человек существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель.

покажите мне что-нибудь лучше, и я за вами пойду.

а не хотите меня удостоить вашим вниманием, так ведь кланяться не буду. У меня есть подполье.

А вот посадил бы я вас лет на сорок безо всякого занятия, да и пришел бы к вам через сорок лет, в подполье, наведаться, до чего вы дошли? Разве можно человека без дела на сорок лет одного оставлять?

Вы знаете, что остроты ваши неостроумны, но вы, очевидно, очень довольны их литературным достоинством.

В вас есть и правда, но в вас нет целомудрия; вы из самого мелкого тщеславия несете правду на показ, на позор, на рынок...

Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом.

В этом есть что-то внушающее, суда больше над собой будет, слогу прибавится.

Говорят, от работы человек добрым и честным делается. Ну вот шанс по крайней мере.

Я даже опыты делал: стерплю ли я взгляд вот хоть такого-то на себе, и всегда опускал я первый. Это меня мучило до бешенства.

Храбрятся только ослы и их ублюдки, но ведь и те до известной стены.

У нас же, в русской земле, нет дураков;

самый отъявленный подлец может быть совершенно и даже возвышенно честен в душе, в то же время нисколько не переставая быть подлецом.

Хотелось заглушить внешними ощущениями все беспрерывно внутри меня накипавшее.

Оказалось, что я и в окно-то прыгнуть не способен, и я ушел не подравшись.

Я бы даже побои простил, но никак не мог простить того, что он меня переставил и так окончательно не заметил.

Я даже молитвы читал, подходя к нему, чтоб бог вселил в меня решимость.

Дело было в том, что я достиг цели, поддержал достоинство, не уступил ни на шаг и публично поставил себя с ним на равной социальной ноге.

Соус тут состоял из противоречия и страдания, из мучительного внутреннего анализа,

Я ненавидел то, что он рассказывал о своих будущих успехах с женщинами (он не решался начинать с женщинами, не имея еще офицерских эполет, и ждал их с нетерпением)

Чтоб избавить себя от их насмешек, я нарочно начал как можно лучше учиться и пробился в число самых первых. Это им внушило.

с летами развивалась потребность в людях, в друзьях. Я попробовал было начать сближаться с иными; но всегда это сближение выходило неестественно и так само собой и оканчивалось.

он был наивная и отдающаяся душа; но когда он отдался мне весь, я тотчас же возненавидел его и оттолкнул от себя,

Аполлон ни за что на свете не стал бы чистить их два раза в день, находя, что это не порядок.

я люблю настоящее товарищество, на равной ноге,

-- Ничего я не думаю. -- То и худо, что не думаешь.

Друг друга больше уважают, а на уважении много основано. И коль раз уж была любовь, коль по любви венчались, зачем любви проходить!

Дети растут, чувствуешь, что ты им пример, что ты им поддержка; что и умрешь ты, они всю жизнь чувства и мысли твои будут носить на себе, так как от тебя получили, твой образ и подобие примут.

улыбаться начну, лгать начну.

«Все-то я преувеличиваю, тем и хромаю»,

оплевал бы, выгнал бы, ударил бы!

потому что это... деспотизм... Это неделикатно

Он соглашался «ничего не делать» у меня за семь рублей в месяц. Мне за него много простится грехов.

Власти, власти мне надо было тогда, игры было надо, слез твоих надо было добиться, унижения, истерики твоей вот чего надо мне было тогда!

Она поняла из всего этого то, что женщина всегда прежде всего поймет, если искренно любит, а именно: что я сам несчастлив.

Я до того был эгоист, до того не уважал людей на самом деле, что даже и вообразить не мог, что и она это сделает.

мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее.

Нам же будет хуже, если наши блажные просьбы исполнят.

ведь не оправдываюсь же я этим всемством

Profile picture

Andrei Glingeanu's notes and thoughts. You should follow him on Twitter, Instagram or contact via email. The stuff he loves to read can be found here on this site or on goodreads. Wanna vent or buy me a coffee?